Богословие

БОГОСЛОВИЕ, теология (греческий θεολογ?α от греческого Θε?ς - Бог и ...логия), учение о Боге, построенное в логических формах философского умозрения на основе текстов, принимаемых как свидетельство Бога о Самом Себе. Богословие концептуально предполагает существование личного абсолютного Бога, а потому возможно только в рамках теизма (смотри также Мутазилиты, Иудаизм).

В христианстве богословие понимается как учение о Триедином Боге в Самом Себе, в отличие от «икономии» (греческий οικονομ?α - домостроительство), - учения о действиях Божиих (творении, Промысле, Воплощении, Спасении) в отношении мира и человека.

Историческая справка. Термин «теология» впервые вошёл в оборот в античной Греции, где он прилагался к систематизированному изложению мифов и особенно генеалогий языческих богов, чаще всего осуществлявшемуся в поэтической форме. Такая «теология» не только не имела характера обязательного вероучения, но могла быть и вообще иррелигиозной: Цицерон называет «теологами» вольнодумных последователей философа Эвгемера Критского, учивших, что боги суть всего лишь обожествлённые люди. Более определённая связь с религиозной верой устанавливается там, где слово «теология» прилагается к мистическому преданию тайных религиозных кружков - тиасов (например, на языке позднеантичных религиозных философов слово «Теолог», употребляемое как имя собственное, есть обозначение легендарного поэта древности Орфея, основавшего сообщество орфиков). Нередко «теологами» называли жрецов, в обязанность которых входило рассказывать посетителям храма местные мифы. Однако во всех случаях термин «теология» относился к сфере мифологии, а не философского умозрения. Аристотель, опираясь на ту критику, которой Платон подверг «теологию» народных и поэтических мифов, впервые перенёс обозначение «теология» на умозрительную «первую философию», «высшую созерцательную науку». Для Аристотеля теология есть, прежде всего, учение о неподвижном перводвигателе, источнике и цели мирового бытия, и как раз аристотелевское словоупотребление оказало решающее воздействие на дальнейшую историю слова. Однако для Тертуллиана и Августина «теология» - языческие лжеучения о богах, для Дионисия Ареопагита и порождённой им традиции - это не рационалистический анализ Откровения, но само Откровение, т. е. вероучение Библии (так употребляет слово theologia ещё Бонавентура). Для Августина или Ансельма Кентерберийского религиозное и философское созерцание Божества совпадают в едином акте интуиции, а потому всякое спекулятивное учение о вере есть именно «философия», а не какая-либо особая форма знания. Положение меняется в зрелой схоластике, осмысляющей теологию как дисциплину, внеположную философии. Фома Аквинский ещё предпочитает пользоваться синонимическим словосочетанием «священное учение» (sacra doctrina), наконец, у Генриха Гентского этот термин окончательно закрепляется в современном смысле.

Философская структура христианского богословия. Идея богословия в принципе двуполярна, ибо предполагает как сверхрациональное откровение, так и рационалистический анализ этого откровения. Это выражено уже в термине «богословие», первый элемент которого, по словам П. Тиллиха, «есть Theos, Бог, нечто о себе сообщающий, стихия Откровения; второй элемент есть logos, разумное слово о том, что сообщает Бог в своём сообщении». При этом логос - система мыслительных приёмов греческой философии (и в византийском, и в латинском богословии в эпохи его расцвета имела место конкуренция платонизма и аристотелизма, переосмысленных в неоплатонизме). По этой причине богословие чаще всего имеет как бы двухъярусную конструкцию: нижний ярус - философское умозрение об абсолюте как сущности, первопричине и цели всех вещей (т. е. именно то, что назвал «теологией» Аристотель), верхний ярус - не могущие быть усмотренными разумом «истины Откровения», непосредственно сообщённые в «Слове Божием». Гуго Сен-Викторский различал «мирское богословие» (theologia mundana), т. е. высшую из умозрительных философских дисциплин, и «божественное богословие» (theologia divina), преподанное Богом в воплощении Логоса (Богочеловека) и в церковных таинствах. В схоластике эти два вида богословия получили устойчивое обозначение «естественной теологии» (theologia naturalis) и «богооткровенной теологии» (theologia revelata), а отношение между этими двумя видами богословия было осмыслено Западной церковью в контексте антиномии «природы» и «благодати». Перенос акцента на мистико-аскетический опыт, запечатлённый в Предании, определяет облик православного богословия.

Бог, которого предполагает теистическая религия, есть, прежде всего, личностное Я, «живой Бог» Библии: поэтому занятие богословием мыслится одновременно и как интеллектуальное теоретизирование, и как «искание лика Божьего» (Пс. 23:6) - личностный контакт с Богом. Безличную духовную сущность можно безбоязненно созерцать, но личный Бог и сам «смотрит» на созерцателя, и теологический разум неизменно ощущает на себе этот взыскующий взгляд. В этом несвобода теолога. Непринуждённое, почти играющее настроение языческой спекуляции становится для богословия немыслимым: любой просчёт в отношениях с личным, болящим, любящим и гневающимся абсолютом представляет опасность; отсюда неизбежное для богословия понятие ереси и «неверия». Впавший в ересь совершает не отвлечённую мыслительную ошибку, но бесконечный по своим последствиям личный проступок в своих взаимоотношениях с Богом-абсолютом, как бы космическая «бестактность», обрывающую связь между «горним» и «дольним». Ведь вера в Бога мыслится одновременно как вера Богу - не просто убеждённость в его бытии и в истинности его «слова», но акт доверия к самому говорящему. Рука об руку с доверием Богу идёт столь же персоналистически понятое доверие к людям - носителям предания, к «богоносным» авторитетам, к «старцам», в своей совокупности составляющим «Церковь святых». Богословие невозможно вне социальной организации, - понятие «Слова Божия» теряет смысл вне понятия «народа Божия» как адресата «слова». Это выражено в словах Августина: «Я не поверил бы и Евангелию, если бы меня не побуждал к тому авторитет вселенской Церкви». Попытка протестантских церквей отделить авторитет Библии от авторитета Церкви не смогла до конца лишить богословие его институционального характера как вероучения, обращённого от тех, кто «поставлен» в Церкви учить её членов.

Богословие в качестве рационалистической дисциплины должно вновь и вновь ставить себя под подозрение, и притом с ортодоксально-теистической точки зрения: требуемый самой природой рассудка «холодный», безлично-отчуждённый подход к «тайне», специфическая атмосфера логического рассмотрения и диспута, т. е. всё то, что включается в понятие схоластики, необходимо для внеличного функционирования теистической религии, но может оскорблять личностные чувства верующего. «Нелепо спорить о Троице на перекрёстках и превращать предвечное рождение Сына в предмет соблазна и в поприще публичного состязания!» - эти слова Петра из Блуа (умер 1200) выражают тревогу мистика за интимное переживание «тайны», отчуждаемое и профанируемое даже в самом ортодоксальном логизировании веры.

Внутренняя двойственность идеи богословия чувствуется и в представлении о том, что подлинным авторитетом здесь вправе обладать не просто профессионально эрудированный, но при этом, прежде всего, «совершенный», «богомудрый» человек, чья личная святость позволяет умозаключить о личном же проникновении в «тайну» Бога. Так идеал богослова колеблется между двумя совершенно разнородными идеалами: идеалом учёного, который работает с логически принудительными силлогизмами, и идеалом «друга Божиего», которому Бог раскрывается в личностном и потому «неизреченном» опыте общения. Соотношения между этими двумя полюсами предоставляют большое количество типологических вариантов, поочерёдно господствующих в различные эпохи развития богословия. Одним из ключевых моментов богословского метода у святых отцов стала апофаза. Апофатический метод исходит, на эпистемологическом уровне, из опытно обретаемого убеждения в том, что Бог не может и не должен быть «предметом» интеллектуального анализа и знания, подобно предметам и объектам сотворённого мира. Утверждается непостижимость Бога и методическая неполнота, несовершенство, неспособность человеческой мысли охватить Бога. Богословский апофатизм, несмотря на сходство с апофатизмом философским, имеет совершенно иные корни. Подобно тому как основной интуицией греческой античной философской мысли была интуиция гармоничного космоса - космоса, разумного в своих основаниях и потому «умозримого», - важнейшей интуицией святоотеческой мысли являлось противопоставление Бога и мира. Это противопоставление не означает разрыва между Богом и миром - напротив, важнейшей категорией богословия становится слышание Слова Божия, исполнение Его благой воли, выраженной в Слове. Апофатизм святоотеческий, на онтологическом уровне, не допускает концепций, логически связывающих бытие Бога и мира. Богословие училось функционировать в крайне тяжёлых методологических условиях: с одной стороны, апофаза - говорить о Боге мы почти не можем, с другой - это совершенно необходимо. Этим обусловливается специфика богословской мысли, где вынужденно говорится о том, о чём говорить нельзя, выражается невыразимое, говорится о полноте из ситуации неполноты. По этой причине богословский язык скорее образный, чем концептуальный. Метафоричность философских понятий, использовавшихся богословием, объясняется тем, что созданные философией на основе обобщённого опыта восприятия посюстороннего мира, они в применении к сфере нетварного бытия неизбежно превращаются в философские метафоры. Извлечённые из исходной сферы их философского обращения для применения в богословии, они освобождаются от философских коннотаций, «деконцептуализируются» (в терминологии В. Н. Лосского).

«Деконцептуализация» в богословском дискурсе философских понятий, апофаза, заключённая как на эпистемологическом, так и на онтологическом уровне богословского дискурса, может закономерно привести к пониманию тщетности и даже ненужности самого дискурса, тщетности богопознания. Осознавая эту возможность, святитель Григорий Богослов писал: «Непостижимым же называю не то, что Бог существует, но то, что Он такое (...) Весьма большая разность — быть уверенным в бытии чего-нибудь и знать, что оно такое» [Святой Григорий Богослов. Слово 28 (о богословии 2-е), 6]. Важнейшим для святоотеческого богословия принципом является различение в рассуждении о Боге Его сущности и энергий (действий). Сущность Божия абсолютно непостижима, несообщна и несообщима тварным существам. Однако, будучи совершенно «иным» по отношению к миру, Бог проявляет Себя в мире. Этот способ Его проявления в мире святыми отцами описывается с помощью понятия «энергия». Таким образом, в основе богословской катафатики лежит принцип: Бог непостижим по сущности, но познаваем в своих энергиях в мире.

Основные направления развития христианского богословия. Ко 2 веку христианская церковь в борьбе с монтанизмом приходит к осознанному взгляду на эпоху «апостольских мужей» как эпоху завершённую; одновременно иудаизм, переживший крушение иерусалимской теократии в 70 году, усматривает свой единственный шанс в «воздвижении ограды вокруг Закона», то есть в канонизации и комментировании текста Торы. Так, создаётся предпосылка для экзегетической работы над замкнувшимся «Писанием», т. е. для богословия. Притом, необходимая свобода для умозрительного осмысления Писания создаётся за счёт аллегорического истолкования последнего (экзегеза Александрийской школы). Христианское богословие, изначально развиваясь в греко-римской этнической и языковой среде, усваивает античные модели философского умозрения, что позволило ему выработать в тринитарных и христологических спорах 4-7 века такую развитую систему умозрительной догматики, которой не знали ни иудаизм, ни ислам (в последних богословие не отчленяется до конца от сакрального права и потому сосредоточено не на истолковании универсума, а на поведении человека). Эта работа христианской церкви над догматами, в центре которой стоит проблема соотношения между личностно понятым абсолютом и эмпирических миром, в основном завершается к 8 веку. Широкая систематизация наличного «предания» на основе аристотелевских логических схем впервые осуществляется Иоанном Дамаскиным.

В 11 веке на Западе начинается новый подъём христианского богословия, отныне занятого не творчеством догм, а их объяснением (Ансельм Кентерберийский). В 12 веке в кругозор западного христианского богословия (схоластики) благодаря многочисленным переводам входят сочинения еврейских и исламских богословов, а также Иоанна Дамаскина. Мистическое направление богословия, исходящее из данностей «внутреннего опыта» и недоверчиво относящееся к логическим выкладкам, пытается противостоять схоластике (Бернард Клервоский против Абеляра), но вынуждено на Западе склониться перед последней, - и лишь на православном Востоке со времён Симеона Нового Богослова оказывается господином положения (концепция богословия как «умного делания»; систематизация мистического богословия, исихазма, предпринятая Григорием Паламой). Внутри интеллектуального мира схоластики создаётся международная и даже (в известных пределах) межвероисповедная иудео-христианско-исламская общность: в те самые века, когда в Испании распря христианства и ислама решалась мечом, мусульманин аль-Газали и иудей Ибн Гебироль служили для западного богословия школьными авторитетами. Эта эпоха богословия получила в 13 веке своё завершение в учении Фомы Аквинского.

В последующие века христианское богословие работает над последовательной деструкцией схоластического здания (И. Дунс Скот, У. Оккам): синтез Нового Завета и Аристотеля, достигнутый предыдущими поколениями, не удовлетворял ни тех, кто стоял на стороне мирских тенденций в гуманизме, ни тех, кто пытался в новых условиях возродить серьёзное отношение к принципу веры. Аверроистская теория двойственной истины, пришедшая из философии ислама и отвергнутая Фомой Аквинским во имя безусловной гармонии между логикой и верой, приобретала всё больше явных и скрытых сторонников. М. Лютер решительно отверг саму идею богословия как умозрительной дисциплины: предметом богословия являются для него исключительно личностные взаимоотношения нуждающегося в Боге человека и окликающего человека Бога; последний неуловим для абстрактных построений и раскрыт лишь в конкретном, внелогическом событии крестной смерти Христа (так называемого богословия креста). Однако в дальнейшем Ф. Меланхтон возвращается к аристотелианско-схоластическому наследию, формальные мыслительные схемы которого приемлются в равной степени догматическому богословию Контрреформации (Ф. Суарес, Р. Беллармин) и протестантизма, пока к 18 веку не становятся расхожей монетой католических, протестантских и православных школьных догматик. Ф. Шлейермахер пытается приспособить богословие к требованиям новоевропейской культуры, усвоив для него стиль просветительского мировосприятия. Напротив, С. Кьеркегор, осмысляя кризис этой культуры, ищет выход в запоздалой реализации завета Лютера - в возвращении к библейской вере, порывающей противоестественный союз с греческим рационализмом и осознающей себя как чистое возвещение. Идеи Кьеркегора были развиты в 20 веке в диалектической теологии; к ней примыкает движение за демифологизацию веры, инициированное теорией Р. Бультмана.

Богословские дисциплины. Важнейшими разделами христианской богословской науки являются: 1) изучение и интерпретация Священного Писания;

2) изучение, интерпретация, апология и систематическое изложение церковного веро- и нравоучения (догматическое, основное, нравственное богословие, патрология);

3) исследование истории христианской церкви и различных аспектов её жизни;

4) исследование внутренних аспектов церковной жизни - богослужения, устройства, дисциплины (литургика, каноническое право, аскетика, пастырское богословие). Для всех этих дисциплин характерно тесное взаимодействие между собой и с различными гуманитарными дисциплинами, применение современных научных методов при одновременной преданности важнейшим положениям церковного вероучения.

Некоторая специализация богословских дисциплин издавна существовала в христианском богословии. В основном она была связана с нуждами богословского образования и катехизации. Так, в Александрийской школе в 3 веке возникает первый опыт тематизированного преподавания богословия. В ней практиковались четыре последовательные ступени богословских дисциплин - то, что соответствует апологии христианского учения и жизни, христианской этике, догматике и библеистике. Предполагалось, что эти ступени изучения богословских дисциплин соответствуют восхождению по ступеням христианского познания истины.

На Западе оформление структуры богословских дисциплин происходит в послереформационный период. С одной стороны, это было обусловлено развитием католической богословской школы в связи с задачами Контрреформации. С другой стороны, характерной особенностью Нового времени является становление науки, с усиливающейся в ней специализацией. Начинают отчётливо различать «положительное» и «спекулятивное» богословие. К первому относят изучение Откровения и опыт исторического его усвоения, ко второму - упорядоченное изучение и изложение истин веры и норм жизни в соответствии с ней. Таким образом, выделяются библеистика, церковная история, патрология, догматическое и нравственное богословие, апологетика. Постепенно оформляются практические богословские дисциплины. Г. Калликст (1586-1656), последователь Ф. Меланхтона, в «Конспектах нравственного богословия» (1634) различает theologia dogmatica как исследование положений вероучения и theologia moralis как исследование христианской нравственности. Иезуит Дионисий Петавий (1583-1652), автор сочинение «О богословских догматах» (1644-50), производит систематизацию догматов как предмет догматического богословия. Основной итог его классификационной работы - отделение систематической теологии от исторической, а в рамках систематической - различение догматического и нравственного богословия. Задачи межконфессиональной полемики обусловили необходимость создания «обличительного» богословия. Наиболее известным богословом, трудившимся в этой области, был Р. Беллармин.

В традиции Русской церкви, закреплённой в трудах митрополита Афанасия (Булгакова), все богословские дисциплины разделяются на основные и соответствующие им вспомогательные дисциплины (приведены в скобках). К основным дисциплинам относятся герменевтика (введение в книги Священного Писания), экзегетика (библейская археология), патристика (патрология), символика (история Символов веры), догматическое богословие (история догматов, сравнительная догматика), нравственное богословие, литургика (церковная археология, сравнительная литургика), каноническое право (история права, сравнительное право). Особую группу составляют прикладные богословские дисциплины: пастырское богословие, гомилетика (история красноречия) и аскетика (история аскетизма).

С. С. Аверинцев; В. Шмалий (богословские дисциплины).